Эпоха кодов

Пожалуй, одна из отличительных черт современной эпохи — ее гипертрофированная рефлексивность, сосредоточенность на поисках своих собственных контуров и собственного профиля. Эта черта тесно связана с особенностью «нынешней» современности, с отличием сегодняшнего понимания слова «современный» от того, что оно значило в предшествующие эпохи. Само стремление к периодизации истории в различных масштабах — особенность и симптоматичное явление нашего времени. Давно уже стало привычным говорить об эпохах и поколениях в политике, искусстве, науке, государственном и бизнес-администрировании и т. д. Но мы также охотно говорим и о поколениях в мире вещей: например, о следующем поколении компьютеров, автомобилей и т. д.

Примечательно, что такая периодизация избирательна: ее удостаиваются лишь некоторые сферы деятельности и типы вещей. Мы, например, как правило, не говорим о новой генерации мебели и тому подобном.

Современность, в которой нам доводится жить и которую, как правило, называют модерном или модернити, следует понимать не столько во временном, сколько в нормативном и даже субстанциальном (содержательном) смысле. Оба эти значения в известной мере пересекаются. Например, канадский социальный теоретик и философ Чарльз Тейлор рассматривает модерн как новый «моральный порядок», который основан на идее взаимного интереса индивидов (не только и не столько экономического) и который прошел в процессе своего формирования «долгий путь» на протяжении последних трех-четырех столетий. Столь значительная распределенность во времени объясняется тем, что процесс установления нового «морального порядка» затрагивал не только область мышления, но практически все измерения человеческой жизни: телесные практики, эмоциональную сферу, эстетические установки и многое другое. Происходил постепенный разрыв устоявшихся и неосознаваемых связей, болезненное высвобождение из онтологических и социальных порядков домодерного прошлого.

Сегодня, в эпоху так называемой поздней модернити, мы можем говорить и о распределенности модерна в пространстве: самые разные формы мышления, экономического и повседневного поведения, разнообразные телесные практики и регистры эмоциональности сосуществуют в едином пространстве.

Единство и глобальный характер пространства современной культуры поддерживается и артикулируется фактором глобальных коммуникативных сетей, обеспечивающих безграничный и, соответственно, трансграничный обмен образами, эмоциями, тактильным ощущениями, моделями жизненных траекторий, идеями, мифами и предрассудками. Модерн, модернити — это не столько неизбежная фаза в формальной структуре времени, сколько постоянно расширяющееся полемическое пространство, характеризующееся, как и любая территория спора, сложными взаимоотношениями насилия и свободы.

В отличие от временной трактовки современности трактовка субстанциальная (или пространственная) заключает в себе момент неопределенности и связанной с ним свободы. Временное понимание современности заключает в себе своего рода онтологический страх, — страх несуществования, смерти, если угодно. Ведь не быть современным в этой связи означает быть в прошлом или не быть вовсе. В этом как раз заключается негативный момент, момент несвободы. Быть современным во временном отношении — своего рода факт, за настойчивой констатацией которого скрывается наша неуверенность в том, удастся ли нам обрести свое место в модерном пространстве. В смысле, близком к пространственному, современность — это как раз не факт, а задача. Современным человеком в этом значении слова следует стать. Для этого недостаточно просто попасть в настоящее. Быть современником означает, по выражению Канта или Маркса, вступать в «царство свободы» — свободы выбора прежде всего.

Из этого проистекает, на мой взгляд, такая важная черта «поздней современности», как индивидуализация рефлексии. Еще не так давно специфически модерная рефлексивность имела свой локус, своих агентов и свои институты. Сегодня же задача рефлексии все чаще и настойчивее перекладывается на индивида.