Зима перепуталась с летом. И все вокруг такое хлипкое и размытое. Раньше я ходила в резиновых сапогах только на даче. Теперь я не очень представляю, какая еще обувь сгодится для этой грязи. Ты ходишь по выбоинам, по лужам, по коричневато-рыжей жиже. Ты карабкаешься по торосам, не можешь сойти с бордюра без того, чтобы столкнуться с прохожим или угодить в лужу, в некоторых местах надо проявлять навыки канатоходца. Иногда кто-то кладет дощечки и картонки, они сыреют и размокают. На противоположной стороне улицы работает ярмарка выходного дня. Грязный снег, лужи, плавающие коробки. На прилавках — трусы, носки, рыба, мед, орехи. На улице идет дождь, обнажающий черную землю, засыпанную окурками и пивными бутылками. Выбоины в асфальте. Уродливые заплатки, трещины, ямы. Светофор вдруг стал показывать одновременно красный и зеленый свет. Потом исправили. Когда-то гордящийся собой район писательских кооперативов...

Сбербанк. «Что вам нужно?» — спрашивает девушка в зеленом шейном платочке. — «Квитанцию заполнить». Протягивает листочек. Столиков нет, поэтому писать приходится на колене.

 

«Если сами не можете, заплатите 20 рублей, и вам заполнят». — «Да нет, вроде могу пока». Девушка с сомнением смотрит на меня.

 

Как только я вхожу в магазин, мне наперерез бросаются какие-то люди. Они просят меня взять скидку, завести золотую карту, протягивают разноцветные бумажки. Приходится уворачиваться. Говорят, эти бумажки надо брать, чтобы выручить тех, кто их протягивает.

 

Все думаю, почему развалился Советский Союз. Не в последнюю очередь по эстетическим причинам. Люди были готовы на что угодно, лишь бы не видеть этот потрескавшийся, бугристый серый асфальт, эту осыпавшуюся штукатурку, эти подъезды, выкрашенные темно-зеленой краской и масляной коричневой полосой внизу для красоты, эти ржавые почтовые ящики... Капитализм существует уже 20 лет. Все это никуда не делось. Зато на обшарпанных фасадах появились заплаты в виде жалких ярких реклам.

 

В начале 1990-х я услышала: «Люди стали добрее». Все очень надеялись, что продавцы и официанты начнут разговаривать изысканно, как во французском кино. О, это хамство советских продавцов и вообще работников сферы обслуживания! «За границей, если продавщица будет так разговаривать, хозяин ее живо выгонит!» — мечтательно восклицали наши люди, которые за границей никогда не были, но что-то такое слышали. И впрямь, стиль общения между этими антагонистическими прежде группами изменился. Официанты повторяют ваш заказ и потом приносят одновременно первое и второе.

 

И приборы, туго-натуго завернутые в салфетку, не докопаешься. «Мне очень жаль, — кротко говорит молодой человек, опуская глаза, — но мороженое у нас подтаяло. Будете есть?»

 

И постсоветские продавцы любят покупателей. Очень любят. Улыбаются. Ходят следом и говорят: «А вот у нас еще есть в другом цвете». «Вам «эску» или «эмку»?» И произносят другие загадочные формулы. Они, бедные, работают за процент, у них бывают премии. И даже план, как это ни странно. И выгнать их могут легко, очень легко. И все вроде бы рады такому положению вещей.

 

Да и вообще все пока неплохо. Свет горит, метро ходит, продуктов много, одежды полно. Но есть ощущение какого-то тревожного одичания. Вот уже и время рассыпается. А вместе со временем уходит прочь и современная жизнь. И это даже Маркесу не могло присниться.